=====>Крейсер

    Сознание возвращалось благословенно медленно. Словно осторожный зверек пробирается сквозь корни и ветви, оно стремилось оставить в стороне недавние события, не потревожить палую листву не отболевших воспоминаний. В мире реальном ждала пустота — мерзкое, высасывающее досуха чувство. В нем, Удона была промерзшим сосудом, с покрытыми инеем стенками, которым обратилась еще в кошмаре. Была старым домом на опушке леса, пустым и мрачным, где обитают тишь да паутина, а в мутные от времени стекла бьются стаи черных птиц. В ней жило подспудное знание — придет время, и они пробьются. Но пока тело было пустой коробкой для сознания, ей не снились сны.
    Но ничто не способно длиться вечно. Лицо непроизвольно сморщилось, от ощущения падающего на него сверху света, даже сквозь плотно сомкнутые веки. Вокруг ощущалось мало жизни, только одна знакомая аура. Ее падший хранитель был где-то поблизости. Только он. Глаза открывать не хотелось — это означало окончательное возвращение с далеких рубежей того полубреда, что не был тьмой, не был сном, но позволял существу оставаться целым. А вместо того застыть печальным голоснимком, который можно спрятать, задвинуть подальше в самый пыльный угол и оставить там. И все же она раскрыла их.
    Свет полоснул раскаленным ножом, заставляя вновь жмуриться. Пришлось проделывать одну и ту же процедуру раз за разом, но сильно легче не стало. Особенно, стоило мириаланке сесть. Пальцы машинально взлетели к перевязанному затылку, ощупывая его, чтобы затем рукам безвольно упасть вниз. Удона гнала от себя память, но та не соглашалась молчать. Лишь самый финал был смазан, вспоминаясь не четко, как сквозь помехи. Но факт оставался фактом: она жива, остальные — нет, прими их Сила. Как всегда последний год, когда судьба сводила ее и Кериша в одном месте.
    Когда он появился в поле ее зрения, мириаланка сидела, прислонившись спиной к стене, и, обхватив себя руками, напевала под нос мотив мрачной колыбельной. Что-то про ведьм из темных долин. Она не могла вспомнить, откуда знает ее.
    — Ты... — без всякого выражения произнесли разлепившиеся губы. Так же она приветствовала его и на корабле. Хотя, возможно, тогда оно звучало радостнее. Сейчас радоваться вновь продленному абонементу на жизнь никак не давалось.
    Не шевелясь, полностью застыв, Удона вперила в кел-дора неотрывный взгляд. Странно, но сейчас она не чувствовала даже той злости на него, с которой просуществовала без малого год. Она вообще мало что чувствовала, словно пустота, поселившись в сердце, под конец лишила ее и всех чувств. С садистской настойчивостью прокручиваемая в уме лента — цепочка лиц: солдаты, которых знала лично, Аяна, Мэтт, Орианна, те наемники, и даже странная Силк — ситх, как и тот, что находился перед ней — все в попытке разбередить рану, заставить ныть и незримо кровоточить, все проходило впустую. Только пустота внутри колыхалась дымным, душным облаком. Может и к лучшему, но она не была привычна к такому состоянию.
    — Зачем? Зачем только ты опять меня спас? — хриплый голос звучал чуждо. Так и не сфокусировавшееся до конца зрение заставляло образ спасителя расплываться и двоиться перед взором.
    — Ничто не происходит случайно...Больше похоже на изощренную месть. Если необходимо добить меня, почему не сделать этого проще?
    Шепот. Мысли вслух. Должно быть, бесцветность роняемых слов, все равно слышимых на разделявшем их расстоянии, могли бы показаться скупыми и выверенными ударами. Но в этот раз все было хуже. Вины Кериша тут не было — она сама убила их. Всех.
    — Извини. Я ничтожная и неблагодарная эгоистка, — заговорило запоздало пришедшее осознание того, что все ранее сказанные слова звучали не иначе, как упреком, заставило мириаланку ощутить себя еще гаже.
    — Ничтожная, потому, что только и делаю, как влипаю в неприятности, и втравливаю в них тех, кто от меня зависит. Кто полагается на меня и доверяет мне. Неблагодарная, потому, что даже не поблагодарила, а ты рисковал, вытаскивая меня. Раз за разом.
    Он, конечно, и не подумал вытащить остальных, даже сразу расставил точки над «и» в этом вопросе.
    — Только опять набросилась... А начинать нужно было с другого. Спасибо.
    Удона замолчала на какое-то время, казалось, уйдя глубоко в себя.
    — Позволь спросить, — заговорила она, когда должно было пройти не менее пяти минут, — Что теперь? Я военнопленная? Твоя собственность? Что ты намерен делать со мной дальше? И... Тот мальчик. Рыжий, с Куата. Он жив? Только не лги, пожалуйста...
    Это был важный для нее вопрос. Правда она не понимала, почему он важен сейчас. Быть может, чтобы стать той последней каплей, за которой уже прорвет плотину? Тем не менее, напряженно ожидала ответа, вглядываясь в глаза, скрытые очками.

    Крейсер ---->

    Корабль вынырнул через несколько световых лет от умирающего крейсера. Первое, что сделал Трайторс принеся Удону на свой транспорт, это оказал необходимую медицинскую помощь и оставил на кровати в единственной каюте, а сам сейчас наблюдал за космическим пейзажем за иллюминатором и ожидал пока единственная важная для него особа во всей Галактике придет в себя. Кел-дор одновременно и боялся и желал, чтобы это случилось поскорее. Можно будет расставить некоторые точки над «i». Но вот полной уверенности в том, что для него это закончится приятно или успешно, у перебежчика не было.
    Ощущение того, что магистр проснулась, отвлекло от невеселых размышлений. Пора бы встретить гостью. Было бы некрасиво рассиживаться здесь дальше в одиночестве. Поэтому бывший джедай поднялся из кресла и привычно неторопливым шагом прошел по переходам собственного корабля, замерев лишь на пороге каюты.
    — Ты... — Первой голос подала Удона, заметившая, что теперь она тут не одна. Не самое приятное начало разговора, хотя чего он должен был ожидать после того что случилось на Илуме? Нужно благодарить Силу за то, что Кайтенберри вообще на него не бросается, хоть это и было не в ее стиле.
    — Зачем? Зачем только ты опять меня спас? — Упрек уколол сердце, заставив слегка напрячься. Единственное что могло пройти через броню, что выстроил вокруг себя Кериш, так это она. Перед мириаланкой сдавались все форты крепости его характера, смогшего принять сложное решение перейти на другую сторону и предать все во что ты верил много лет назад.
    Тем временем Кайтенберри продолжала свою обличительную речь и каждое слово резало по живому. Хотелось остановить все это взмахом руки, но жалкий предатель, кем он и являлся, заслужил к себе такого отношения. Трайторс не ожидал понимания своих действий, когда решился променять Галактику на жизнь одной единственной женщины.
    — Извини. Я ничтожная и неблагодарная эгоистка — А вот это было неожиаднно. Хотя... Удона всегда обладала добрым сердцем. Лайбрек медленно вошел внутрь каюты и сел рядом с мириаланкой, находясь теперь на расстоянии меньшем, чем вытянутая рука. Ему хотелось коснуться ее руки, как тогда на Куате.
    — Ты не должна извиняться передо мной. Я никому не дам тебя обидеть, чего бы мне это не стоило. — Бороться с порывом было сложно. И кел-дор все же некрепко сжал пальцы любимой, стараясь как-то через жест передать ей свои чувства. Ведь делает это все не ради того, чтобы она страдала.
    — Позволь спросить, — прорезал тишину голос мириаланки, Трайторс кивнул, поднимая голову и смотря в ее глаза. Увы, его лицо не могло выразить все эмоции, что доступны остальным существам в Галактике, из-за дыхательной маски и очков, без которых ни один кел-дор не сможет прожить за пределами атмосферы родной планеты.
    — Что теперь? Я военнопленная? Твоя собственность? Что ты намерен делать со мной дальше? И... Тот мальчик. Рыжий, с Куата. Он жив? Только не лги, пожалуйста... — Похоже о событиях на верфи помнил не он один. Тайлер Мосс, погибший на операционном столе с согласия его повелителя почти сразу же перестал занимать голову Кериша, как только отдал концы.
    — Мальчик... Он погиб. Каан приказал не вмешиваться, хотел припадать урок своей любовнице, а аколит стал лишь пешкой в их любовных играх. — Тяжелый вздох с шипением вырвался из маски, обращая на него больше внимания, чем тот заслуживал.
    — И ты не являешься ни пленницей, ни моей собственностью, Удона. Если хочешь, я высажу тебя на любой планете по первому твоему слову, кроме имперских. — Перебежчик просто не в силах был как-то помешать мириаланке покинуть себя, хоть и надеялся, что та задержится с ним хоть на какое-то время.

— Мальчик...
    Зенит напряжения отозвался звоном в ушах, и непроизвольным движением корпусом вперед. Теперь она сидела, опираясь на руки и почти подогнув одну ногу под себя.
    Он погиб.
    Губы сжались, для застывшее молчание, пока шла объяснительная речь. Из всей сознание отметило только два слова: «Каан» и «приказал».
    — Понятно.
    «А ты просто смотрел, как умирает другой», — продолжила немая мысль, — «Или добил сам?»
    — Я ничего не хочу.
    Слова сопроводило тихое покачивание головой, с лицом, спрятанным в оставшейся свободной руке. Вторую она не отнимала. Не хотелось, а может, не было сил. Это передающееся через прикосновение тепло странно умиротворяло.
    — До чего ты себя довел, ... — горечь пробилась сквозь слабую окраску тона, — А у тебя ведь и ученик был... Как же?..
    Прежде, она, отмечая данный факт, она сочла его еще одним доказательством того, что ко всяким договоренностям лично ли с Кааном, с ситхами ли вообще, ее собеседник пришел не накануне той резни. Не внезапно.
    — Говоришь, не дашь меня обидеть? — пальцы перебирали тонкие, свесившиеся вперед пряди волос, — Но что если ты сам меня обижаешь? Больше, чем остальные. По крайней мере, до последнего случая с кораблем, — на корабле она немного задержалась, перед продолжением, — Должно быть, это злая ирония.
    На языке Удоны вертелись еще слова, придержанные с давней поры. Следовало ли произносить это сейчас, в нынешних условиях? Когда они могли, например, подвигнуть кел-дора на совершение дальнейших, столь же неоднозначных «подвигов». Но разум, отказавшись что-то взвешивать, удалился от дел, а замороженному в пустоте, привычному чувству ответственности внезапно стало как-то все равно...
    Она отняла лицо от руки.
    — Кериш, я знаю, почти все, произнесенное мной за последние две встречи, должно быть, причинило тебе боль, — лоб, неожиданно для нее самой уткнулся в грудь ренегата. Так любила делать Орианна, эмоции по которой, подчиненной насекомыми, оставшейся на промерзающем корабле, упорно отгонялись обороняющимся сознанием.
    — Я тоже буду честной. Я люблю тебя, и потому злюсь. И обижаюсь, хотя единственная, не имею на это права, — пальцы свободной руки сжали ткань его одеяния. Не те слова, что подобает говорить джедайке, прожившей добрую половину жизни пайдевочкой. Совсем не те...
    — И раньше тоже. Я... — говорить было тяжело, — ...боялась самой себя, ведь это было и есть неправильно. Теперь больше, чем когда-либо. Понимаешь? Стоило мне поддаться, и я уже не смогла бы свернуть... А я верила в наши идеалы. И сейчас — верю.
    По мере того, как слова слетали с губ, речь ее все набирала скорость.
    — Я отстранилась. Предпочтя и физически находится как можно дальше. Я надеялась, пройдет время, и все само сойдет на нет, у тебя в том числе. Что ты будешь меньше мучиться. Теперь уже сотню раз успела проклясть себя за это.
    Ледяной плен, сковавший душу, казалось, дал таки трещину.
    — Не могу понять, отчего ты так долго держался меня... Расскажи...Что-нибудь, что захочешь. Как живется среди ситхов? Как жилось все то время, пока я бегала от тебя?

    Кериш не сомневался в том, что Удона не очень хорошо воспримет новость о смерти Мосса. Ведь именно ее раны стали смертельными для мальчишки, не смотря на то, что решение, повлекшее за собой его преждевременную кончину, было принято совсем другими людьми. И Трайторс бы даже не вспомнил о том, что существовал такой человек раньше, если бы мириаланка не заговорила о нем. Доброта женщины воистину не знала границ, раз она могла сопереживать врагу, пытавшемуся ее убить.
    — До чего ты себя довел, a у тебя ведь и ученик был... Как же?.. — Неожиданно было слышать о столь давних временах, когда он обучал мальчишку, только-только потерявшего своего учителя и медленно, но верно соскальзывающего во тьму. Вряд ли бы Каан сейчас оценил то, что Лайбрек смог вытянуть Бранна из кокона, в котором тот очутился. Ведь сейчас, ставший магистром, джедай, доставляет не мало проблем ситам на фронте. Но переживать сейчас о том, что бывший падаван остался без своего учителя ренегат не собирался.
    — Он уже не мальчик, думаю, Коракс смог это пережить — Кел-дор мотнул головой, прогоняя мысли о чандрилианце. Тот перестал для него существовать ровно в тот момент, когда два войска вступили в сражение на ледяных полях Илума. Теперь же из всех бывших друзей и соратников для него могла быть только она.
    Говорить правду о том, зачем Лайбрек творил все это было сложно. Несмотря на то, что все вокруг прекрасно понимали ради кого старается перебежчик, в открытую сказать Удоне о том, что в его предательстве виновата она не хватало сил. Ведь Кайтенберри и так успела настрадаться после перехода Кериша на другую сторону. Поэтому Трайторс свесив голову, молча выслушивал обвинения в свою сторону. Он их, как минимум, заслужил.
    Надбровные дуги тут же скользнули вверх, когда мириаланка уперлась головой в грудь кел-дора. Уж чего-чего, а такого от нее экзот сейчас не ожидал. Ладонь как-то сама по себе легла сверху на затылок женщины и стала медленно и аккуратно поглаживать любимую по волосам.
    Пальцы дрогнули лишь тогда, когда он услышал те слова, которые Удона ему еще никогда не говорила. Очень странно было слышать это лишь тогда, когда ты совершил множество ужасных поступков, из-за которых тебя можно возненавидеть.
    — Как же я хотел, чтобы ты сказал обо всем до того, как..., — договаривать Кериш не стал, осекся. И чтобы было, если бы он узнал раньше? Они бы ушли из Ордена и его бы не взяли в плен, заставив заплатить за одну самую дорогую для него жизнь? Склонившись, Трайторс коснулся своей маской макушки Удоны. Как жаль, что из-за особенностей своего организма он просто не мог ее поцеловать.
    — Я думаю, ты догадываешься почему. — С грустной иронией выдал кел-дор, задумываясь над дальнейшим ответом. А ведь действительно, как он поживает в стане врага, где его ненавидят буквально все. А выжить помогает осознание существования Кайтенберри и собственные способности на поле боя.
    — Знаешь... Жить было бы гораздо легче, если можно было бы украсть тебя и осесть где-нибудь подальше от всего этого. — Невеселая ухмылка скрылась под маской, желая превратить высказывание не более чем в шутку. Ведь на самом деле он мог спокойно взять и бросить все. Кериш так уже делал. Другое дело, что Удоне не позволит сбежать пресловутый джедайский долг.

    «Может быть и догадываюсь... Может быть. Но даже если так, если все верно — в такое с трудом верится». Ее не обманула попытка выдать за шутку последние слова, заставив надолго замолчать и отстранится. Просто сидеть и смотреть куда-то напол, где от причудливо падающего света их тени переплелись как сиамские близнецы. Слишком на долго для того, чтобы неверно истолковать. Но могла ли она хотя бы саму себя истолковать верно?
    «Легче жить». Иногда одна фраза может содержать ответ на тысячи вопросов, заданных и замолчанных. Он может быть как осознанным, продуманным, так и нет. Но ей было мало. Она как будто ощутила голод. Фраза в дребезги разбила то, что осталось от спасительного сковывающего холода, берегшего ее от падения во мрак вины и отчаяния.
    — Только «до»?..
    На что она надеялась? На то, что ей изольют душу, расскажут, как было плохо и тяжело, а она сможет просто, как всегда пожалеть да по сочувствовать? Проявить, такое куцее добро?
    «Я ведь и умею, что лить слезы да жалеть других». Перед плотно зажмуренными глазами выстраивались вереницы образов: планеты, битвы, и лица, лица, лица — сонмы лиц. Их мертвые глаза смотрели презрительно и зло, обвиняюще. Это ее слабость отняла их жизни, не бластерные заряды, не ситхские мечи или... темные насекомые. Даже весь этот ужас на корабле: не подбери они тех контрабандистов... Побыла добренькой.
    «Ори...»
    — Меня не было с тобой... сколько? Как долго это длилось?? Ты же не падаван Дейрдры, ты нормально доучил Бранна, ты... ты должен был верить во все не меньше моего. Тебя скручивало, меняло, а я... меня просто не было рядом.
    Возможно она просто льстила себе. Да скорее, так оно и было. Но страх и одиночество, и раздирающее чувство вины — все это представлялось очень ярко. Сейчас, без возможности воспользоваться главной своей «добродетелью» мириаланка почувствовала себя совсем раздавленной. Потому ей так хотелось хотя бы верить, что тогда она была нужна, могла помочь.
    — В нашу прошлую встречу ты молчал. Хотя я набросилась на тебя и вела себя как истеричка. И сейчас, ты вешаешь голову и отмалчиваешься. Жалеешь меня? Меня многие этот год жалели и молчали, вместо того, чтобы сказать в лицо, то, что думают. И от этого было только хуже. А я честно жалела, что миновала Флеймсторм. Думаю, она бы высказалась как есть... И теперь ты так же молчишь и жалеешь? Тебе правда нечего сказать?
    Наверное, сейчас было бы даже трудно что-либо вставить... Она редко выдавала столь быстрые и долгие монологи.
    — Ну, скажи что я свинья и последняя дрянь. Что это я довела тебя, загнала в угол. Пожалуйста... Ударь если хочешь.
    Слез не было, но в горле застрял комок. Казалось после Илума хуже быть уже не может, однако было. В своем беспросветном состоянии, она чувствовала лишь стремление к самоуничтожению — полному, будь оно физическим или моральным. А еще безграничную, вселенскую нежность, затопившую даже злость на сидевшего рядом кел-дора. Или, сказать вернее — вся она сейчас ушла на себя самое.
    «Бедный мой»...- думала Удона, — «...я отказываю тебе в том, что так нужно мне самой». Руки обхватили голову. Потянувшись вперед, она осторожно коснулась губами сначала лба, как тогда, на Куате, а следом затылка. Как-то нежданно подкралось осознание, что наверное, Кериш последний, кто у нее остался. Нет, был Орден, была Диона, но...
    «Из-за меня и так бед больше, чем блага. А в нынешнем состоянии, я буду только опасна для них. Лучше мне не возвращаться даже». В груди защемило, заставляя губы работать все быстрее. К нежности теперь примешалось исступление.
    — Я не просто так спрашивала тебя. Про Мосса. Прежде, ты довез бы порученного тебе человека,... — приходилось прерываться и прерывать речь, чтобы делать вдох, — ...живым. Про Коракса. Да, он не ребенок. Но ученики всегда много значат для нас. Тебе настолько... все безразлично?
    Наконец, остановившись, Удона посмотрела в глаза ренегата.
    — Хотелось узнать, осталось ли в тебе еще что-то от тебя? И я все еще надеюсь что да, — слова прозвучали с отчаянием. Собравшись, она продолжила.
    — Мне кажется, так ты защищаешся. Безразличием... Я останусь с тобой если захочешь. Если, — повисла еще одна небольшая пауза. Она видела его пронзенного мечами всеобщей человеческой злобы и ненависти. И хотела помочь.
    — Мы много наворотили... запутались. Если я останусь, ты оставишь ситхов? Сможешь обещать? Исправить все содеянное не удасться, но хоть малость. Я хочу чтобы ты вернул себе — себя, — ладонь легла туда, где у бывшего джедая билось сердце, — Каким был. Хочу помочь тебе.

    Кериш дал любимой отстраниться от себя и обдумать все что он успел наговорить. Сам же кел-дор прикрыл глаза, не желая смотреть ни на что конкретное. Ведь куда не глянь, можно натолкнуться на следы прибывания тут мириаланки. А себя надо как-то приготовить к очередному долгому расставанию. Когда еще им удастся побыть наедине друг с другом. Реалии войны делают их врагами хотя бы на словах.
    Сколько длилась эта гнетущая тишина, в которой можно было услышать неспокойный ритм собственного сердца, Лайбрек не знал. Но глаза тут же раскрылись, как только Удона заговорила. Перебежчик повернул к ней голову и внимательно всмотрелся в ее глаза. Он хотел сказать, что не важно когда бы та раскрылась ему. До пленения или же уже после. Если бы они могли вместе покинуть Орден до Илума, или же после него бросить каждый свою сторону, то Трайторс не задумывался бы не секунды. Потому что в обеих его жизнях не было ничего столь важного, как женщина, сидящая рядом. Ни принципы, ни друзья, ни даже ученик не могли перевесить чашу весов души предателя.
    — Того, старого меня... Нет, весь процесс не занял так много времени, как ты думаешь. Тогда, на корабле, когда меня пленил Каан. Именно тогда умер Кериш Лайбрек-рыцарь джедай. — Да, он мог бы соврать ей, чтобы у Кайтенберри сохранились остатки уважения к его персоне, но сейчас с ней, Трайторс хотел быть честным. Увертки, ложь и увиливания остались на Илуме. После своего перехода кел-дор старался быть честным с самим собой и остальными.
    Обрушившийся следом монолог со стороны Удоны удивил. Раньше она никогда так себя не вела. Уже на середине всей тирады, кел-дору хотелось всплеснуть руками и остановить ее. Заставить Кайтенберри прекратить четвертовать себя за все случившееся с ним. Но прежде чем он так поступил, женщина иссякла и замолчала.
    Кериш приложил ладонь к ее щеке. Сейчас он очень жалел о том, что любимая при взгляде в его глаза видит лишь холодный черный блеск линз очков. Может быть тогда бы она смогла перестать обвинять себя?
    — Удона. Единственной кем я тебя считаю, это самой доброй, красивой и удивительной женщиной, которую я когда-либо встречал в своей жизни. — Невесело улыбнувшись, кел-дор чуть склонил голову и принял ласковые поцелуи своей головы, которую большинство существ по обе стороны баррикад желало бы видеть отрезанной и торчащей на силовой пике над каким-нибудь фортом.
    Сейчас не очень хотелось говорить об ученике и том, каким он был раньше. Тот джедай был сокрушен, сломлен и вряд ли когда-нибудь сможет появится вновь. Все что мог предложить Удоне Трайторс — было лишь осколками былого существа с изломанной судьбой, робко желающего обрести спокойствие и счастье рядом с единственной, кто мог собрать его по кусочкам.
    — Если ты готова быть со мной подальше от этой войны и обоих орденов, то конечно я брошу ситов. — Лайбрек аккуратным движением обнял мириаланку и крепко прижал к своей груди.
    — Только ты что-то значишь для меня в этом мире. Я люблю тебя, Удона — Голос почему-то осип и вокабулятор в респираторе с трудом смог воспроизвести речь своего хозяина.

    Обьятье подарило тепло, заставив замереть на пару секунд. И задаться вопросом невозможным еще... да еще в начале их беседы — дарило ли что-то подобное следование кодексу? Это так поразило ее, что Удона почти забыла о том, что нужно дышать. Все верно, каждый, кто живет — многогранен, но можно ли долго изучать себя, и в себе же встретить незнакомца?
    Эти вопросы вызвали новые духовные оползни почвы под ногами, внезапно выбросив ее из привычной себя и оставив на едине с вопросом: «Кто я есть?». Что дальше она, к добру или к худу, решила. Руки нерешительно легли на плечи, чтобы затем, соскользнув, обвить торс любимого. Поддавшись теплу, обвалакивающему сквозь бушующую в душе воронку пустоты, она все еще не отдавая себе отчета рассудком, устроилась уютней. Прижавшись еще плотнее, слушала ритм сердца. Он достигал таких глубин существа и памяти, о которых она не подозревала. Или, давно перестала подозревать.

    Струи холодного дождя по лицу. Вдруг, дождь прекращается. Вернее, он все так же льет, но не касается ее. Над ней пола кожанного плаща. И лицо — смазанное временем, пощадившим только глаза.
    — Спасибо тебе.
    Но ничего же не сделано... Она оборачивается по сторонам, вокруг только какие-то склады, и вряд ли могут быть интересны. Ребенок не способен понять многие нужды взрослых. Так она не знала, для чего человек рвался туда, для чего пришел. Но он был ранен...
    — Ты очень добра, малышка. Что бы ни случилось, сохрани в себе это, — звучало, пока пальцы неумело пытались намотать на рану какой-то лоскут.

    Тогда ей было сколько? Три года? Вскоре после этой встречи ее забрали в Храм. Мириаланка так и не узнала, выжил ли тот человек, но запомнила его глаза, и слова им произнесенные. Нет, даже, скорее их тепло. Именно тогда она почувствовала его впервые. И оно оставалось сней, хотя, она сама того не знала. Потом в ней уже жил кодекс. Он и сейчас оставался на месте, уже как заноза причиняя боль.
    — Только ты что-то значишь для меня в этом мире.
    — Это-то как раз и неправильно. Хотя я и млею от одного осознания этого. Мы не лучше других... Я не лучше.
    В ней жила еще одна она... Которой из них принадлежали какие слова — разобраться становилось все труднее. Одна из них звалась Джедаем. Другая Женщиной. И раньше они как-то жили рука об руку. Теперь же...
    — Это как с яйцами, которые нельзя хранить в одной карзине, помнишь?..
    Я люблю тебя, Удона, — прозвучало страшно. Не слова — голос.
    Она встревоженно посмотрела в его лицо, половину которого скрывали очки и маска.
    — Ты... плачешь?.. — как еще можно было объяснить срывающийся голос? — Не нужно... я...
    Неужели только сейчас в глаза бросилась вся его сломленность?
    — Я с тобой. Я буду с тобой. Всегда, — руки гладили спину.
    Нет, они никогда не жили дружно. Всегда вместе, но только одна бодрствует. Однажды, она уже стояла перед этим выбором. Оба они стояли. И выбор сделали. Кериш как мужчина, а она — как джедай. И теперь вернувшись к нему опять, чувствовала, как джедаизм длинной в пол-жизни уступает. Нет, это не должно быть и не будет просто. Удона знала, что не сможет просто спокойно и счастливо зажить, зная, что война идет, и многие гибнут. Что те, кто растили ее, делили судьбу и кров и возлагали надежды продолжают тянуть лямку этой стези, а она оставляет их в столь трудный момент. Что еще не раз выплачет глаза, что еще долго ей захлебываться виной. И все же...
    Губы сложились в нежную улыбку.
    Она сохранила доброту. Но как бы ни старалась, вокруг все равно всегда были кровь и смерть. Она сама несла их не меньше других. А хотелось другого. Хотелось помочь, действительно помочь, хотя бы одному. А уж облегчить жизнь, которую помогала коверкать... Было чувство, что сейчас бы она тоже сделала для него все.

    Они еще много говорили. Хотя это казалось сложным, учитывая принятое решение не касаться прошлого в Ордене. Хотя мысли Удоны возвращались туда с мучительной настойчивостью. Так минуло несколько часов. А может и сутки, они просто лежали в обнимку и она смотрела в его лицо. Смотрела, понимая, что сейчас это все, чего она хочет. Воцарилось молчание. Впервые с тех пор, как она пришла в себя, оно не было тягостным. Напротив, оно было понимающим, обволакивающим, и все же, она нарушила тишину.
    — Знаешь, я подумала... я не могу взять, и просто исчезнуть. Должна сказать, что ухожу, хотя бы это сделать правильно. Честно.
    Это не будет легко. Удона вздохнула. Требовалось собраться. Хотя бы последний раз, не быть совсем тряпкой, хотя конечно же ее посчитают таковой. Если не хуже.
    — Высади меня где-нибудь на нейтральной планете, — улыбка отобразившаяся на лице была мягкой, и от того еще более грустной, — Извини. Потерпи еще чуть-чуть, последний раз. Мы обязательно все наверстаем.

    Удона Кайтенберри, Дарт Трайторс ======> Вывод из игры